На Лейпцигском процессе, где в поджоге рейхстага обвинялись в основном болгарские коммунисты как революционные агенты Коминтерна, Георгий Димитров (которого вообще-то не было в Берлине в день пожара) закончил свое последнее слово, перекрикивая судью: «Колесо истории вертится, движется вперед, в сторону советской Европы, в сторону всемирного Союза Советских Республик. Это колесо, подстегиваемое пролетариатом под руководством Коммунистического интернационала, не удастся остановить ни истребительными мероприятиями, ни каторжными приговорами, ни смертельными казнями»[1097]. На глазах у мирового комдвижения появлялся новый яркий лидер. Суд Димитрова оправдал, но его и соратников не освободили, а перевели в берлинскую тюрьму гестапо. Совнарком предоставил Димитрову советское гражданство, шла широкая международная кампания за его освобождение. 27 февраля Димитрова экстрадировали в Москву, где он с радостью был встречен советским руководством.

Во Франции 27 июля 1934 года Морис Торез подписал с председателем соцпартии Леоном Блюмом пакт о единстве действий. Это дало двум партиям дополнительные места на кантональных выборах. А в октябре Торез озвучит лозунг сотрудничества уже не только с социалистами, но и с радикалами в рамках антифашистского Народного фронта. В Испании в октябре началась всеобщая забастовка. В Астурии вспыхнуло вооруженное восстание под предводительством «рабочих альянсов», олицетворявших единый фронт коммунистов с социалистами и анархо-синдикалистами. В эти дни был озвучен по сути новый курс Коминтерна. 11 октября ИККИ выступил с обращением к Социнтерну с предложением «немедленных совместных выступлений для оказания поддержки борющемуся испанскому пролетариату»[1098].

К концу 1934 года в воздухе пахло грозой.

— Пацифистские разговоры уходят в прошлое, — скажет Молотов на VII съезде Советов. — Пацифисты уже не в моде… О войне против Советского Союза давно уже открыто говорят некоторые влиятельные круги Японии. Нельзя забывать и о том, что в Европе теперь есть правящая партия, открыто провозгласившая исторической своей задачей захват территорий в Советском Союзе. Не видеть приближения новой войны — значит закрывать глаза на главную опасность[1099].

Враг был беспощадным. По Европе прокатилась волна громких политических убийств. Накануне нового, 1934 года в резиденции румынских королей в Синае был убит премьер-министр Дуки. Убийца — член фашистской «железной гвардии» Константинеску. 15 июня на варшавской улице Фоксал убивают главу польского МВД Бронислава Перацкого. 30 июня Гитлер сам приезжает на виллу в Висзее под Мюнхеном, где лично отдает приказ убить Эрнста Рэма, предававшегося там оргиям с бойцами возглавляемых им штурмовых отрядов. Тысячи убитых штурмовиков. Застрелены Грегор Штрассер — теоретик левого гитлеризма, баварский премьер фон Кар и десятки других видных германских политиков. 25 июля 1934 года гитлеровцы организовали путч в Вене, в ходе которого был убит австрийский канцлер Дольфус. 9 октября Барту приветствует в Марселе одного из лидеров Малой Антанты — короля Югославии Александра I Карагеоргиевича. Террорист из хорватских усташей вскакивает на подножку автомобиля и убивает обоих. Нити заговора приведут в Берлин.

У Сталина, Молотова и их команды не было желания рисковать страной или становиться следующими.

Оппозиция и террор

В начале 1930-х годов Троцкий писал: «Все полученные нами в последнее время письма свидетельствуют, что наиболее популярной поговоркой в партийных кругах, особенно в Москве, является “Долой Сталина”»[1100]. Начал складываться альянс участников всех прежних оппозиционных течений и новых антисталинских группировок. Левые сходились с правыми. Рютин в соавторстве с группой бухаринцев — Слепковым, Марецким, Петровским, старым большевиком Каюровым — написали двухсотстраничный текст и, как могли, распространяли его в массах. Каменев и Зиновьев признаются, что обсуждали с рютинцами вопрос о «восстановлении ленинского Политбюро». Сталин назывался в платформе «злым гением революции», устранение его группировки уставными методами считалось невозможным. Следовал вывод: «Или дальше безропотно ждать гибели пролетарской диктатуры… или силою устранить эту клику»[1101].

2 октября 1932 года вопрос о «контреволюционной группе Рютина — Слепкова» был вынесен на объединенный пленум ЦК и ЦКК, где рютинская платформа характеризовалась как «призыв к восстанию». 9 октября Президиум ЦКК установил связь подпольной группы с лидерами бывшей «рабочей оппозиции», «объединенной оппозиции» 1926–1927 годов и некоторыми из правых. Молотов скажет, что «хвостами своими Рютины-Каюровы переплелись как со Слепковыми-Углановыми, так и с Зиновьевыми-Каменевыми… На деле формула рютинцев — белогвардейский клич к восстанию против советской власти и большевистской партии. Это, впрочем, даже неловко назвать “кличем”, это всего лишь жалкий вопль некоей белогвардейской группки перерожденцев»[1102]. Среди исключенных из партии двадцати четырех участников рютинской группы оказалось восемь бывших правых, три зиновьевца и три троцкиста. Коллегия ОГПУ дала Рютину десять лет тюрьмы, Каменев и Зиновьев были отправлены в административную ссылку, а Угланов получил работу на прииске в Западной Сибири. На открытых процессах 1936–1938 годов отсчет создания подпольных центров и блоков будет вестись именно от рютинской группы[1103].

Вслед за этим, в ноябре 1932 года, стало известно содержание разговоров наркома снабжения РСФСР Эйсмонта о Сталине: «Вот мы завтра пойдем с Толмачевым (начальник Главдортранса СНК РСФСР. — В. Н.) к А. П. Смирнову, и я знаю, что первая фраза, которой он нас встретит, будет: “И как это во всей стране не найдется человека, который мог бы ‘его’ убрать”»[1104]. Смирнов был участником всех троцкистских оппозиций и оставался членом ЦК и кандидатом в члены Оргбюро. 27 ноября на совместном заседании ПБ и президиума ЦИКа слушался вопрос о группе Смирнова, Эйсмонта и др. Молотов выступал одним из основных обвинителей:

— За спиной Эйсмонтов и Толмачевых виден не только тов. Смирнов, но известные всем лидеры правой оппозиции. Кто эти оппозиционеры, из кого они берутся? Прежде всего — из старых оппозиционеров, особенно в лице прошедших длительную оппозиционную «школу». Можно понять отчаяние людей, не имеющих никакой связи с массами и вместе с тем ненавидящих партию и ее политику. Но когда в среде коммунистов становятся возможны речи вроде того, что руководителей партии «надо убрать», то здесь от такого рода речей до эсеровских актов — один шаг[1105].

Деятельность оппозиции была предметом рассмотрения на объединенном пленуме ЦК и ЦКК. Сталин произнес: «Ведь это только враги могут говорить, что убери Сталина, и ничего не будет». Оппозиционеры в очередной раз каялись. Эйсмонт и Толмачев были заключены на три года в политизолятор. В октябре 1932-го — апреле 1933 года, как продолжение дела Рютина, шли аресты по делу «антипартийной контрреволюционной группы правых Слепкова» и других («бухаринская школа»). Были задержаны Айхенвальд, Астров, Зайцев, Марецкий, Слепков, Цейтлин, отправленный в Сибирь Угланов. Большую роль сыграли показания Астрова, который подтвердил, что слышал в среде правых разговоры